Рядовые апокалипсиса - Страница 90

— Дядь Коль, а как так получается, что вокруг такое творится, а я к тебе за оружием одна пришла? И ведь больше никто не идет, хотя я тут у вас столько времени сижу.

— Сложный ты вопрос задаешь, Женя, — задумчиво почесал переносицу Грушин. — Тут вчера и позавчера народу было — не протолкнуться, до самой поздней ночи стволы выдавал, чуть не надорвался ящики волокать. Видно, все, кто захотел, уже получили. А остальные пока не сообразили, что теперь каждый, прежде всего сам за себя отвечает. Что если ты себя защищать не хочешь, то и другому кому — на фиг не сдался. Слишком многие привыкли, что они всегда за чьей-то спиной, на чьем-то горбу в рай едут, вот и сейчас решили, что все снова прокатит.

— Так ведь уже прокатывает, — неуверенно тянет Женька. — Вон сколько народу в палаточном городке сидит…

— Не, Жень, ты теплое с мягким не путай, — несогласно мотнул головой прапорщик. — То, что сейчас в лагере — это другое. Жизнь у сотен тысяч людей в один день сломалась. Всепланы, все мечты, все надежды — псу под хвост, уж извини за грубость. Большинство пока в шоке. Они хоть головой и поняли, что случилось, но вот сердцем это пока не приняли. Вот и сидят, ждут, вдруг все — раз, и станет, как раньше. Очень скоро поймут, что не станет. Самые толковые и крепкие уже поняли, остальные — вот-вот допетрят и тоже начнут мозговую мышцу качать на тему, кем быть и что делать. И, поверь мне, старому дядьке, большинство вполне устроятся. По-разному, не все хорошо, но устроятся. А вот кое-кто так и останется в лагере сидеть, потому что делать ничего не иумеет и не хочет, потому что привык быть вечным нахлебником на чьей-то шее. И вот тогда, боюсь, ждет этих граждан неприятный сюрприз…

Грушин вдруг резко замолчал и как-то виновато поглядел на Женьку.

— Что-то не в ту сторону меня занесло, извини, Подкрепилась? Тогда, давай продолжим. С одной стороны, даже хорошо, что у тебя опыта обращения с оружием нет, переучивать не придется. Вот смотри, эта загогулина справа на ствольной коробке — предохранитель. Самое нижнее положение — безопасно, стрелять не будет. На один щелчок вверх — одиночные выстрелы, после каждого снова придется на спуск жать. Самое верхнее — автоматический огонь, но, поверь на слово старому человеку — оно тебе не нужно. Так что, забудь про него прямо сейчас и даже не вспоминай. На вот, попробуй сама пощелкать.

Женька попробовала. Предохранитель, несмотря на маленький размер, оказался штукой норовистой. Сначала она оцарапала об эту проклятущую железку указательный палец, а потом умудрилась как-то зацепиться за нее ногтем большого. Больно-то как, мамочки! Чуть не сорвала.

Грушинов сочувственно вздохнул и вытащил из кармана камуфляжа стальные щипчики-ногтегрызы.

— Держи, Эухения. И запомни — маникюр и оружие — понятия плохо совместимые.

Тут-то Женька и вспомнила аккуратно подстриженные ногти у той женщины в штабе, которая ее регистрировала. М-да, похоже, в армии все не просто так. Любому явлению в результате, найдется вполне толковое объяснение, даже если изначально оно выглядит странным и даже глупым.

Пока она орудовала щипчиками, дядя Коля объяснял ей несложную, на первый взгляд, науку прицеливания.

— Так, ну-ка, поведай мне, Эухения, — похоже, ее имя перевранное «на испанский» манер, ему самому сильно понравилось, — как называется это колечко и вот этот шпенечек?

— Целик и мушка, — без запинки отрапортовала Женька, благо, на отсутствие мозгов и памяти она никогда не жаловалась.

— Правильно. А вместе они — прицельное приспособление. Пользоваться им совсем не сложно. Гляди: вжимаешь приклад в плечо и смотришь на мушку сквозь отверстие в целике, причем так, чтоб вот эти два закрывающих слева и справа мушку «рога» как бы сливались с ободком целика. А верхний срез мушки в этот момент, должен быть точно посреди круглого отверстия в целике.

На слух звучало это все натуральной абракадаброй, но стоило Женьке, расправившейся, наконец, с остатками маникюра, вжать узкий приклад «Кедра» в плечо — сразу стало гораздо понятнее. Особенно когда дядя Коля повторил все с самого начала, да еще и пальцем показал, что и как. Вот только этот гадский предохранитель… Увидев, как Женька второй раз стесала о непослушную железяку кожу на пальце, Грушин тяжко вздохнул и буркнув: «Варварство, конечно, но фигли делать…», все тем же консервным ножом поддел предохранитель снизу и несколько раз его немного приподнял, как бы отгибая. А потом снова протянул пистолет-пулемет Женьке.

— Держи, Эухения. Теперь как?

Предохранитель стал ходить гораздо легче, о чем она и сообщила дяде Коле.

— И то хлеб. Ладно, давай теперь вот что…

— Николаич, ты тут? — раздался от ворот ангара мщный бас.

Обладатель голоса тоже впечатлял: высокий, наверное, со спасшего ее омоновца, не ниже, широкоплечий, явно очень сильный, но уже такой, пузцом зарастать начавший мужичара. Да еще и физиономия простецкая: круглая, с румянцем во всю щеку и курносым носом. Таким нужно богатырей в детских сказках играть — здоровенный, могучий, горластый, но, по всему видно, добрый, как теленок.

— А где ж мне быть, Алексей? Тут я…

— Оба, а это что за чудное виденье? — уставился вошедший на Женьку. — Красавица, ты чьих будешь? И кто это тебе на режимном объекте находиться разрешил?

— Не твоего ума дело, — опередил кладовщик растерявшуюся и не знающую что ответить Женьку. — Раз сидит — значит, право такое имеет. Тебе-то какая печаль?

— Дык, это, дядь Коль, я ж тут вроде как первый заместитель комбрига. Да, и еще полковник… Ну, типа, начальство, и все такое. Даже для тебя…